Никому не доверяй наших самых страшных тайн.
- Привет? Ну, да, в общем-то привет.
У меня много всего нового и абсолютно неинтересного.
Ковыряю в себе все, что можно и что нельзя. Недавно, втихаря растекаясь слезами над очередной книгой Ремарка, я выписала себе на форзац дневничка вот что:
— Так кто же ты?
— Не половинка и не целое. Так… фрагмент.
И... впоследствии просто млела над этой фразой. Если как следует подумать, то всю свою жизнь я гналась за законченными и целыми людьми, с крепкими моральными устоями, интересами, с сильным притяжением к земле, уверенностью, твердыми понятиями о том, что можно, а что нельзя.
Сама же я - это просто чье-то запачканное отражение в пыльных шкафах с зеркалами, обклеенными татуировками от жвачек; тень шевелящихся цветов в горшках в знойной, душной вечере; незаконченное, недоделанное, меняющееся. Мои двери всегда открыты, но в них никто не может войти, их никто не может найти. В моих комнатах сидят люди на диванах, они кладут мне руки на плечи и шепчут о том, как надо делать.
Но есть одна дверь.
Она закрыта для всех глаз, ушей и губ. Там, на оголенных проводах нервов, выведена трагическая история из жизни человека. Я стала свидетелем борьбы любви и ненависти, мыслей и действий, здравого смысла и чувств. Я видела самое настоящее волшебство; я видела самую настоящую неподдельную боль. Я вижу ее до сих пор. Прошло почти полгода, я до сих пор чувствую отголоски этого душевного уродства, от которого мне, признаться, все еще больно. Но скоро это пройдет.
- Слышишь, моя дорогая, иногда начинает казаться, что мы смогли вернуться в ту нашу весну.
- О бытовом: кажется, я нещадно старею. Не могу видеть ни в чем чудес.
Но сегодня вот проснулась и вместо "доброе утро" сказала Боре, что очень хочу леденцов на палочке. Летов, отъебись
- Я не считаю себя хоть чуточку интересным или состоявшимся человеком. И весьма справедливо.
- Что-то вот такое, совершенно непонятное, но проанализированное до мелочей. Мне сделали больно мои близкие люди и сейчас, признаться честно, мне никого не хочется видеть.
За сим прощаюсь.
У меня много всего нового и абсолютно неинтересного.
Ковыряю в себе все, что можно и что нельзя. Недавно, втихаря растекаясь слезами над очередной книгой Ремарка, я выписала себе на форзац дневничка вот что:
— Так кто же ты?
— Не половинка и не целое. Так… фрагмент.
И... впоследствии просто млела над этой фразой. Если как следует подумать, то всю свою жизнь я гналась за законченными и целыми людьми, с крепкими моральными устоями, интересами, с сильным притяжением к земле, уверенностью, твердыми понятиями о том, что можно, а что нельзя.
Сама же я - это просто чье-то запачканное отражение в пыльных шкафах с зеркалами, обклеенными татуировками от жвачек; тень шевелящихся цветов в горшках в знойной, душной вечере; незаконченное, недоделанное, меняющееся. Мои двери всегда открыты, но в них никто не может войти, их никто не может найти. В моих комнатах сидят люди на диванах, они кладут мне руки на плечи и шепчут о том, как надо делать.
Но есть одна дверь.
Она закрыта для всех глаз, ушей и губ. Там, на оголенных проводах нервов, выведена трагическая история из жизни человека. Я стала свидетелем борьбы любви и ненависти, мыслей и действий, здравого смысла и чувств. Я видела самое настоящее волшебство; я видела самую настоящую неподдельную боль.
- Слышишь, моя дорогая, иногда начинает казаться, что мы смогли вернуться в ту нашу весну.
- О бытовом: кажется, я нещадно старею. Не могу видеть ни в чем чудес.
Но сегодня вот проснулась и вместо "доброе утро" сказала Боре, что очень хочу леденцов на палочке.
- Я не считаю себя хоть чуточку интересным или состоявшимся человеком. И весьма справедливо.
- Что-то вот такое, совершенно непонятное, но проанализированное до мелочей. Мне сделали больно мои близкие люди и сейчас, признаться честно, мне никого не хочется видеть.
За сим прощаюсь.